Стратегия: «Замок Россия». Том 2 - Страница 112

112

— Идём по полю или же в более-менее хорошем обзоре — работаем по-человечески, как армейцы. Идём в лесу по зверовой или торной тропе, с минимумом обзора — и работаем по-зверовому. Всё просто: "люди", "звери". И будь любезен, переключайся автоматически, и сразу намертво.

Этому на старой Земле не учат, нет там таких необходимостей. Разве что у африканцев каких или у таёжных народов осталось понимание.

— И обе тактики взаимоисключающие, Юра, — ещё бы и мне спокойствия добавить, плохой я педагог.

— Мы ведь своим опытом доходили… Раз пять чуть друг другу бошки не снесли. Нельзя в группе, на зверовой тропе, крутиться со стволом наизготовку. Когда ты, вложенный, увидишь пещерника рядом, ты начнёшь стрелять ещё до собственной команды, адреналин тебя так торкнет, что первые три пули ещё влево поёдут, а следующие — мне в голову. И только потом ты начнёшь сажать по мишени. Это не араб, не пакистанец. Это Неземное, тут страх иррациональный, ужас невиданного. А мне садиться нельзя, даже если среагирую — кусты рядом. Нельзя, нам, Юра, перед зверем садиться, для него это тряпошное, за кеглю примет. И, сидя, ничего не успеешь, не отпрыгнешь, не убежишь. Я не сяду. Поэтому ты проносишь ствол низом, как и держишь в колонне. Да мы вообще не ходим со стволами наизготовку, у нас концы длинные, запаришься.

Вотяков серьёзно посмотрел на меня.

— Я стараюсь, Костя.

Он действительно хочет с нами пойти. Без байды.

— Хорошо. Итак, если по сторонам метров пятнадцать и более, то есть выше дальности прыжка, я сажусь низко, ты вкладываешься сразу. Если же кусты или деревья рядом, я остаюсь в стойке. Ты же при повороте направо начинаешь поднимать ствол лишь от моего правого плеча. Вроде, мелочи, а нифига не мелочи… И ещё, напоминаю: зверь не человек, на выстрел реакция разная. Кошки сразу прыгнут. Медведь — никогда не угадаешь. Кабан — сильно зависит от семьи. Росомаха местная свалит, а потом сутками за тобой будет идти, ей более сильного в честь сожрать. Местные волки уйдут глубже, но не все, две группы начнут заходить со спины. Поэтому далеко не всегда нужно стрелять, даже если зверь очень близко. Знаешь… Ты первый и не стреляй лучше. До первой же встречи, во всяком случае.

Потом мы с ним опять тренировались до изнеможения. Битый час. Итого, уже три часа занимаемся, третий день, ещё в Замке начали.

Всё, хватит пока. Мы устало присели на бетонную сваю возле периметра.

— Юра, поджопник тебе зачем нужен?

Вотяков вскочил, торопливо перетянул кусок "пенки".

Вскоре к нам подвалил Гоблин, бодрый, свежий, аж противно. Встал напротив.

— Как у вас, чё злой такой?

— Да пропади оно, манал я эту педагогику.

— Но хоть втыкается потихоньку?

— Да поначалу как-то не очень, потом покатило. Приемлемо.

— О как.

— Дык вот…

— А пойдём чай пить. И пожрём, я мангал развёл.

— А пойдём.

Нужно заканчивать, хватит, тяжело уже.

Удивительно… Здесь, в новом мире, эту науку знают даже дети. Сопливый, как вам может представиться, охотник с собственным гладкоствольным ружьем — уже не редкость для анклава. Такие пацаны-романтики всегда востребованы — они из всего Чехова читают только рассказ "Мальчики", похождения двух гимназистов, начитавшихся Фенимора Купера и Майн Рида. Так ведь и в моём детстве именно с этого и начинались сложные, опасные походы да приключения.

В лес и обратно ребята из посёлков ходят вместе, уже опытно самоорганизовываясь. Старшие ребята с оружием охраняют малышей, особенно, если приходилось идти через чащу. Детям доводилось видеть многое, ещё со времени потеряшек. Они машинально считают далёкие выстрелы, по поведению птиц определяют, откуда и кто приближается. А там, где взрослые не могут им что-то объяснить или научить, наши подросшие чада подменяют знание полётом фантазии и совсем не детской интуицией, ухватывая самую суть.

И наши дети уже беззаветно и преданно любят эти земли. Да, да, эти самые — для многих взрослых всё ещё чужие. Многим из нас всё ещё сложно любить "платформу", территория которой, по своему генезису, как им кажется, граничит с космосом. Любить место, где они оказались вынужденно, по воле Неких Сил, для них то же самое, что "любить" международную космическую станцию. Или танк. Такой подвиг некоторым не под силу. Но наши дети уже другие — они не танкисты, они просто зачахнут эмоционально, ибо нельзя им круглый год жить в танке.

Детям нравится всё. Запах хвои, километры грунтовок и лесных тропинок, рубленая культура жилья и серый камень стен Замка, копоть угольного дыма промышленных печей и домашних печек, радиопереклички проезжающих патрулей, визг первых свиней и обеденные удары по подвешенному рельсу в посёлках. Почему? Да потому, что они уже не воспринимают анклав, как "свой посёлок в чужом мире". Они не считают Русский мир гроздью поселений, предпочитая говорить масштабное Союз. А недавно уже стал надобен эвфемизм "Русский промышленный район". Вот такой способ пространственного определения своих жизненных интересов. Россия — это всё вокруг! Применяя аналогию, ещё скажу умного: наши дети воспринимают свое жизненное пространство не как "домик" и даже не как "участок", а как "графскую усадьбу". А в усадьбе много чего есть. Вот летняя кухня — это Белая Церковь. Вот кузня — Замок. Вот будка сторожей — это Дальний пост. Охотничий домик — Кордон, Дача в Заостровской…

И всё рядом, здесь к расстояниям относятся по-другому, к пространству тоже.

Дети любят всю Усадьбу, а не двор или место тусовки. И это хорошо — владельца Территории на кривой не объедешь. Говорят же, что родившийся в собственном доме ребенок имеет другую психологию жизни. А тут целый… Ну, вы понимаете.

112